Древние Боги
|
||
Но его ссылка на первоначальную
бесполезность и вредность для организма человеческих благоприобретений может
быть сопоставлена с тем, что в наше время обнаружили в онтогенезе человека
последовательные материалисты-психологи во Франции А. Валлон и другие: на пути
развития от чисто животных действий к человеческой мысли вторжение этой
последней вместе с речью не только не дает ребенку сразу ничего полезного, но
является сначала фактором, лишь разрушающим прежнюю систему приспособлений к
среде, в этом смысле вредным. Но наука XIX в. не знала бы даже, как
подступиться к таким головоломкам, не попадая в плен картезианства. Уоллес
попал в этот плен. В сознании Дарвина,
конечно, идея обезьяночеловека Геккеля – Фохта не была как-либо прямо связана с
таким направлением мысли Уоллеса. Однако близ Дарвина находился его друг
анатом-эволюционист Гексли, не выдвинувший идеи обезьяночеловека и
ограничившийся доказательством родства антропоидов, особенно горилл, с
человеком. Выступление Уоллеса могло послужить лишь одним из толчков для выбора
Дарвина в пользу Гексли, хотя и с указанной выше оговоркой о том, что речь
может идти о происхождении человека лишь от ископаемой формы антропоидов, даже
не близкой к ныне живущим. Чем глубже относить этот переход в прошлое, тем
психологически менее слово "обезьяна" вызывает живой образ, а
становится только палеонтологическим понятием. В "Происхождении
человека" Дарвин берется реконструировать лишь "древних
родоначальников человека" на той стадии, когда они еще имели хвосты, т.е.
задолго до ответвления ныне живущей антропоидной группы. А вместе с тем скачок
уступает место эволюции. Ведь рассматривать ближайшее звено в цепи – значит
видеть скачок, а рассматривать цепь – видеть, что "природа не делает
скачков". Дарвин предпочел
элиминировать обезьяночеловека, перенеся центр тяжести с ближайшего звена цепи
на цепь в целом – на идею постепенных превращений предков человека при
качественной однородности психических способностей животных и человека. Что
касается полезности или бесполезности физических отличий человека, то в этом
вопросе Дарвин в "Происхождении человека" уже без труда атаковал
Уоллеса. Была и вторая причина
отказа Дарвина от обезьяночеловека. Он был идейно, а потому и лично очень
глубоко связан с выдающимся геологом Ч. Ляйелем. Двухтомное сочинение Ляйеля
"Основы геологии" было одним из научных оснований формирования теории
происхождения видов Дарвина, на что он сам указал в "Автобиографии".
Гексли даже утверждал: "Величайшее произведение Дарвина есть результат
неуклонного приложения к биологии руководящих идей и метода "Основ
геологии"". И вот Ляйель теперь тоже
обратился к вопросу о человеке. Но не о филогении, а о геологической датировке
древнейших следов деятельности человека. Кстати, религиозный
Ляйель очень неохотно отказался от представления о человеке как о "падшем
ангеле" в пользу горького "мы просто орангутаны", хоть и
усовершенствовавшиеся. Он присоединился к эволюционизму, по его же словам,
"скорее рассудком, чем чувством и воображением". Родство с обезьяной
ему претило, он предпочел бы скорее согласиться с тем, что человек упал, чем с
тем, что он поднялся. Ляйель нашел известное утешение, доказывая, что случилось
это уже очень давно. В книге "Древность человека" ( |
||