 |
||
|
Древние Боги
|
||
 |
Нравственные принципы играли самую минимальную роль в определении загробной участи умершего, однако наличие их во времена V и VI. династии нельзя не отметить. В доказательство приведем несколько выдержек из текстов, начертанных в гробницах вельмож эпохи Древнего царства. Хорошо известный вельможа Уни, служивший при двух фараонах VI династии (Пепи и Меренра), заканчивая свою автобиографию, заявляет: "Я был постоянно любим отцом своим и хвалим матерью своей, приятен своим братьям". Хенку, номарх одного из номов Верхнего Египта (ныне Дейр-эль-Гебраи), в своей надписи говорит о том, что он "давал хлеб всякому голодному в номе и одеяние нагому". Знаменитый элефантинский номарх Хархуф, современник фараона Меренра, известный своими экспедициями вверх по Нилу, к югу от первого порога, говорит о себе: "Я превосходен... любим отцом своим и хвалим матерью своей, постоянно любим всеми своими братьями. Я давал хлеб голодному и одеяние нагому... Я говорил хорошее и повторял желаемое. Я никогда не сказал ничего плохого о ком-либо власть имущем, [ибо] я хотел, чтобы мне было хорошо у бога великого. Я никогда не разбирал дела двух братьев так, чтобы лишить сына собственности его отца". Аналогичные высказывания мы находим в посмертных автобиографиях вельмож Пиопи-нахта и Шеши, что указывает, несомненно, на типизацию" выражений в подобных надписях. Ограничимся этими, достаточно характерными текстами, количество которых при желании нетрудно умножить. Независимо от того, насколько эти утверждения соответствовали действительности, нельзя не признать, что они неопровержимо свидетельствуют о существовании в эпоху Древнего царства вполне сложившихся определенных представлений об идеальном нравственном облике сановника. Французский египтолог Фр. Дома вполне правильно отметил, что всякое общество оценивается не только в связи с тем, что оно фактически собой представляет, но и в связи с тем, к чему оно стремится". Очень любопытно в этом плане признание Хархуфа: "Я хотел, чтобы мне было хорошо у бога великого". Следовательно, Хархуф и иные египтяне того времени уже начали думать о том, что поведение смертного на земле божеству не. безразлично. В "обращении к живым" в разных гробницах умерший неоднократно грозится судиться с нарушителями ритуала перед "богом великим". Таким образом, нарушение не этических норм, а ритуала является пока основанием для привлечения нарушителя к ответственности перед судом "бога великого". (Впервые такого рода заявления встречаются в мастаба конца IV династии, времени фараона Менкаура - Микерина.) Однако вопросы нравственности все же сопутствуют основной проблеме отношения человека к ритуалу, как это видно из надписи Хархуфа. В дальнейшем, начиная с Первого переходного периода, удельный вес элементов этики в заупокойных текстах становится все более значительным. Этой проблеме посвящена новая работа немецкого египтолога Грисхаммера, собравшего и исследовавшего все данные о загробном суде, содержащиеся в "Текстах саркофагов" (начиная с Первого переходного периода и кончая временем Среднего царства). В этих текстах нет еще развернутой картины загробного суда, как в знаменитой 125-й главе "Книги мертвых", но развитие идеи загробного суда явно намечено. Суд этот происходит либо на небе, либо в божественной ладье бога солнца, либо на потустороннем острове Огня, в месте обитания умерших, либо, как это ни странно, в Гелиополе или Абидосе. Судьи - боги Ра, Атум, Геб, Шу, Тот, Анубис и ряд других, но чаще всего - Ра и Осирис. В "Текстах саркофагов" уже упоминается психостасия (взвешивание сердца) как способ определения нравственного облика человека в его земной жизни. В одном из текстов (СТ, IV, 298а-301а) весы олицетворяет божество, в другом (СТ, I, 181 а-е) весы, обращаясь к умершему, изрекают: "Твое зло изгнано [из тебя], твои прегрешения уничтожены теми, кто взвешивает на весах в день учета свойств [человека]", - иными словами, результат психостасии в пользу умершего как бы заранее предрешен (исход, получивший полное и окончательное право гражданства позже, в 125-й главе "Книги мертвых"). Необходимо попутно отметить, что в Первый переходный период идея загробного суда проникла и в дидактическую литературу. В уже упоминавшемся "Поучении Мерикара" загробному суду посвящен небольшой абзац: "Судьи, судящие грешников, не будут снисходительны в день суда над несчастными (54) в час отправления своих обязанностей. Горе тому, кто будет обвинен как сознающий [свой грех?]. Не надейся на долгие годы (55), ибо обозревают они время всей жизни как [один] час, а он (человек. - М. К.) остается [жить] после погребения - складываются его поступки рядом с ним как [его] имущество, и (56) вечно пребывание там. Безумен тот, кто отнесся легкомысленно к этому. Но тот, кто достиг этой [вечной жизни], не совершив плохого, будет пребывать там, как бог (57), выступая смело, как владыка вечности". Разночтения трудного места ("как [его] имущество") отнюдь не мешают пониманию смысла абзаца в целом: идея загробного суда прочно укоренилась в представлениях египтян того времени (конец III тысячелетия до н.э.). Нельзя не согласиться с Д. Мюллером в том, что в религиозных воззрениях египтян совместились два противоположных начала - примитивный взгляд на посмертное бытие как на подобие и продолжение земной жизни и убеждение в существовании загробного суда. Как могло возникнуть это противоречивое единство? Так же как построенные на противоречии представления христиан о загробной жизни, требовавшие соблюдения погребального ритуала (отпевание умершего, панихида, молитвы о даровании вечной жизни и т. п.) и вместе с тем предполагавшие, что бог воздает, умершему по его заслугам в земной жизни и в соответствии со своим божеским милосердием. |
|
 |
||
 |
||
 |
||